"Как хорошо, что мы остались живы..."

За чистым, красиво выбеленным в салатовый цвет фасадом двухэтажки скрывался обычный старый дом, который наверняка построили одним из первых те, кто вершил славную историю города Арсеньева. Это сейчас в подъезде стоптанная деревянная лестница со скрипучими ступеньками, вздыбленная штукатурка на стенах и высоченном потолке и стойкий запах времени. А когда-то это была прекрасная новостройка с хорошей планировкой, куда вселялись уважаемые заводчане, чьи заслуги перед страной не подлежали сомнению. Люди, чей оптимизм и вера в свои силы и лучшее будущее сворачивали горы, подчас совершая невозможное. Со временем все они стали историей, которую бережно хранят эти стены. Неудивительно, что именно в одной из квартир этого дома живет Мария Кузьминична Никитина, сейчас уже почти единственная в городе, кому довелось пережить не только ужасы войны, но и блокаду Ленинграда.

Простенькая, но чисто убранная квартирка, теперь это во многом заслуга социального работника Татьяны Николаевны Соповой; на табурете возле кровати пузырьки с лекарствами — Марии Кузьминичне последнее время нездоровится. Что, впрочем, в ее возрасте и неудивительно. Доведись современной изнеженной благами цивилизации молодежи пережить хотя бы часть того, что выпало на долю этой женщины и всего ее поколения, то вряд ли вообще удалось бы сохранить такую форму и дожить до таких лет.

Война застала ее в Воронежской области, где она жила тогда с родителями и братьями. Семнадцатилетняя Мария тогда только закончила седьмой класс. Про учебу пришлось забыть, ценились любые рабочие руки. Отца сразу же забрали на фронт. Через какое-то время, когда блокада Ленинграда для всех была уже очевидна, дошла очередь и до девчат.

— Когда нас забирали на фронт, то предупредили, что отправят в Ленинград, — рассказывает Мария Кузьминична. — Помню, как плакала мама. Потом всех практически силой посадили на пароход, везли по Ладоге. И тут началась бомбежка. Грохот, все смешалось, все вверх дном. Страшно было очень, не понимаю, как живы остались? Привезли нас в какой-то полуразрушенный не то барак, не то сарай. Холодно, спать ложились в одежде, а ночью, сквозь дырявую крышу, на лицо сыпался снег. Парней с нами было немного, да и те в первые же дни куда-то подевались. Мы занимались торфозаготовками. Именно для этой работы нас, еще несовершеннолетних девчат, мобилизовали в ряды Советской Армии. День и ночь мы добывали, выкорчевывали из земли и грузили на машины промерзшие торфяные пласты. И хоть никакого сообщения с большой землей не было, с нас требовали строгое выполнение плана. За это давали дневную пайку — двести граммов блокадного хлеба и тарелку супа в столовой. Суп был жидкий, одна вода, так что мы подшучивали: "крупинка крупинку по тарелке гоняет, догнать не может"...

Голос и губы Марии Кузьминичны дрожат, глаза наполнились слезами, руки судорожно теребят ворот халата. Больно все это вспоминать. Больно и страшно ворошить прошлое, которое хоть и является частью твоей жизни, но запрятано как можно дальше. Потому что там, в этом далеком прошлом, столько страха, лишений, столько страданий и горя, что ни одна душа не выдержала бы, переживая все это вновь и вновь. Еще больнее рассказывать это молодым, выросшим в иных условиях, воспитанным на иных ценностях и героях; молодым, не знающим забот и печалей, подчас не умеющим жертвовать собственным спокойствием и благополучием, не говоря уже о жизни, ради другого. Разве могут люди, не знавшие холода и голода, до конца понять и прочувствовать, что значит "конец блокады"... Для них это просто слова, для нее — целая жизнь...

После освобождения Ленинграда Марию перевели на первый Украинский фронт, на большие военные склады в городе Львове. Прямо внутрь склада загоняли целые товарные составы, доверху заполненные военными трофеями. Ее задача была поставить все на учет, в соответствии с видом груза и его ценностью, определить место хранения. Именно здесь в звании рядового она встретила долгожданный победный Май!

После войны она вернулась в отчий дом, но надолго там не задержалась. В те годы молодежь восстанавливала страну, пыталась реализовывать себя на больших стройках. В 1948 году родная тетка Марии сделала ей вызов в Арсеньев, на авиазавод "Прогресс", где впоследствии всю свою трудовую жизнь она проработала в мебельном цехе завода кладовщиком-инструментальщиком. В Арсеньеве она вышла замуж, родила двоих сыновей, дала им образование. Старший — Валерий, остался в городе, работал на его предприятиях. Евгений сделал карьеру военного и лишь недавно, выйдя на пенсию, вернулся в Арсеньев. Единственный внук после окончания института уехал во Владивосток.

Чего только не было в судьбе Марии Кузьминичны, какие только трудности не выпадали на ее долгом веку. Но люди, прошедшие войну, и тем более блокаду, не привыкли жаловаться на бытовые трудности, жизненные и семейные неурядицы. Что было — прошло, да и сколько воды утекло с той давней поры.

— Жизнь прошла, сколько лет уже одна, — вздыхает хозяйка. — Раньше друзья были, соседи, знакомые. Почти всех я пережила. Теперь кругом молодежь, что им до меня. Татьяна из соцслужбы вот заходит, продукты приносит, убирает, готовит мне. Дети звонят, да я частенько не слышу телефона. Приходят поздравить с праздниками. Окна вот пластиковые поставили, новый телевизор купили. Сейчас зима, на улицу не выхожу — скользко.

Три комнаты, телевизор и визиты Татьяны Николаевны. Да еще воспоминания, которых за восемьдесят шесть лет накопилось предостаточно, и хватило бы, наверное, на несколько книг. Послала ли судьба Марии Кузьминичне то, о чем она, возможно, когда-то мечтала, сбылись ли ее надежды и желания? Но тогда, лежа в промерзлом бараке блокадного Ленинграда под бомбежками немецких самолетов, изголодавшаяся, напуганная девчушка отчаянно хотела только одного — выжить. И это ей удалось!

«Прогресс Приморья», № 3 (116) от 27.01.2011 г.

Светлана Долгова

Добавить комментарий

Опрос:

В каком состоянии, по-вашему, находится машиностроение Приморского края?

Архив