Время Джеммы Фирсовой

Актриса, режиссер-документалист, поэт, лауреат Государственной премии Джемма Фирсова во время своего пребывания во Владивостоке буквально ни минуты не сидела — если выдавалось свободное время, гуляла по городу.

— Я хотела понять, — говорит Джемма Сергеевна, — почему мой муж, Владислав Микоша, так любил Владивосток. Муж обожал только три города: Саратов, в котором он родился; Севастополь, который стал для него вторым городом рождения — ведь то, что он остался жив после обороны Севастополя, это просто чудо; и Владивосток, в котором он жил полтора года, снимал спасение челюскинцев, и который очень любил. Владик обожал море, мечтал о море, стремился поступить в мореходку, но в Питере, куда он приехал поступать, простудился, заболел бронхитом — и на мечте был на какое-то время поставлен крест. Он связал сначала свою жизнь с кино, а уж потом — с военной службой, и стал в итоге военным моряком-оператором, капитаном третьего ранга... Он даже кругосветку совершил: вышел в 1942 году из Архангельска с конвоями в Лондон, потом — в США, оттуда уже через Тихий океан — в свой любимый Владивосток. Тогда друзья его говорили: "Владик вернулся во Владик".

А за полтора года работы в архивах, собирая материалы для фильма "Владислав Микоша: остановивший время", я нашла потрясающие кадры старого Владивостока, а также съемки, которые муж делал на путинах и на которых город представал передо мной во всем своем великолепии. Поэтому я так стремилась сюда. Город меня совершенно очаровал, жаль лишь, что виды на бухту и порт застроены — в первой половине прошлого века такой застройки не было, и Владивосток был сказочно красив именно тем, что с любой точки можно было увидеть море, порт, краны, суда... Впрочем, подобная застройка — проблема почти всех российских морских городов, и не только российских.

— Джемма Сергеевна, вы учились у Александра Петровича Довженко, у классика... Кажется, что он уже — история.

— Время быстротечно. Скоро придет момент, когда и Андрей Тарковский станет историей... Это закономерность. Но без Довженко, Ромма, Барнета, Юткевича не было бы Тарковского, Шукшина, Шепитько, Иоселиани, не было бы никого из нас. Потому что они не учили нас режиссуре, не учили cнимать и монтировать кино, то есть тому, чему только и учат сейчас в многочисленных теле— и киношколах. Они просто делали из нас штучный товар.

Вспоминаю наш курс. Лариса Шепитько ведь очень долго казалась совершенно бесперспективной. Мухинская такая девочка с крепкими ногами, тонкой талией, очень красивая хохотунья и, казалось, без мысли в голове. То, что она делала во ВГИКе, — ну ничего! Если бы не было Довженко, Шепитько не раскрылась бы. Другой пример — Василий Шукшин, пришедший на курс Ромма. Если бы Михаил Ильич не писал ему списки, что читать, не проверял, не проговаривал, не воспитывал, не было бы Шукшина — писателя и режиссера в том качестве, в котором мы его знаем.

Так вот, никто из ушедших на самом деле не ушел. Они продолжаются. Сейчас не пора искусства. Она бывает почему-то тогда, когда нам особенно плохо. Сегодня маятник качнулся в другую сторону. Ничего страшного в этом нет. Придет время, люди достанут фильмы и книги с полок, вернутся к наследию ушедших. Подлинное остается живым. Посмотрите "Аталанту" Жана Виго или "Окраину" Бориса Барнета — это же потрясающе современно по своей поэтике.

У Довженко, как ни странно, я больше всего люблю документальные фильмы, может быть, потому и сама пошла в документальное кино. Две его картины — "Битва за Советскую Украину" и "Освобождение Правобережной Украины" я считаю великими.

Все живо. Наука же приходит к мысли о том, что времени, возможно, и нет. Прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно, а настоящее как луч — только высвечивает, проходит сквозь них.

— Вы и кинодеятель, и общественница, и ученый, и поэт... Вам так важно разнообразие?

— Мои друзья всю жизнь меня упрекали: ты разбрасываешься, поэтому ты никогда не состоишься, надо сжаться в кулачок и идти по одной дороге — и ты станешь второй Лени Рифеншталь... Но мне хотелось совсем другого. Знаете, как я себя ощущаю? Вечным учеником! Мне все интересно! Мало того, я абсолютно убеждена, что у нас впереди целая вечность, а состояться нужно не в том, чего ты достиг на работе, а что ты узнал в жизни, чему ты научился. Человек, как мне кажется, меняется только тогда, когда становится мудрым...

— Как вы, женщина, кинематографист, стали работать в "Союз-Чернобыль"?

— Сама напросилась. Серьезно. Я работала художественным руководителем "Документального экрана" на Центральном телевидении, и все было прекрасно. Но в это время мой однокурсник Ролан Сергиенко сделал свою первую картину "Колокол Чернобыля" и попросил меня написать отзыв. А у меня мозги системно устроены, я не смогла дать просто рецензию, а влезла в проблему... И это было несложно, потому что наукой я интересовалась всегда, выписывала массу научных, экологических журналов. И мою статью в итоге пять раз снимали с полос "Советской культуры", но потом все же опубликовали, правда, урезав. Но даже то, что осталось, произвело фурор: в Киеве газету с моей статьей перекупали, ее было не достать. Ведь все вокруг врали... Через год поехала в Киев и Припять. Была там всего пять дней и не спала практически все это время, потому что, узнав, что приехала автор той статьи, ко мне пошли физики, эксплуатационники, медики, учителя, родители заболевших детей... И я поняла одну страшную вещь: между учеными, которые пытаются объяснить все как есть, и прессой, которая может донести это до людей, легла пропасть. Вот так и решила, что должна стать мостом между людьми, которые понимают, но не могут объяснить, и теми, кто может объяснить, но ничего не понимает. Вернувшись в Москву, подала заявление об увольнении. Меня спрашивали: "На картину уходишь?" — "Нет, я буду заниматься Чернобылем". "Ты с ума сошла!!" — говорили мне, а я знала, что должна. В это время я и попала в "Союз-Чернобыль", начались научные экспертизы, и первая из них была посвящена тому, как в пострадавших республиках помогают зараженным территориям. Я была экспертом-коодинатором группы народных движений. Мы поехали на Украину, в Белоруссию... И там я увидела столько горя, столько безалаберности, столько головотяпства... Позвольте отступление. Я точно знаю, в какой момент между русскими и украинцами исчезли братские связи, когда зародилось все то, что мы сегодня с ужасом не можем понять: после Чернобыля. Я снималась всю жизнь у Юры Ильенко, мы с ним ездили на съемки в самые глухие уголки Западной Украины. И везде нас принимали как родных. А после Чернобыля я не узнала Украину — это была пороховая бочка, доведенная ложью и чиновничьими проволочками до взрывного состояния. И должна вам сказать, что соглашения, подписанные в Беловежской пуще, в каком-то смысле спасли нас. Если бы их не случилось, на Украине народный гнев вылился бы в такое, что нам Кавказ показался был милой забавой. Трагедия такого уровня не может рассосаться, она ушла в подсознание, обратилась в ненависть... Ну подумайте, если Юра Ильенко, мой друг, мой брат, с которым мы столько работали, стал ярым националистом и снял картину "Мазепа", которую смотреть невозможно...

Потом была экспертиза по причинам катастрофы и что делать дальше. И неожиданно, ошеломляюще для меня — в группе было около 250 ученых самого высокого ранга: Минск, Москва, Киев, "Курчатник", эксплуатационники — меня назначили руководителем группы по непосредственным причинам аварии. Могу сказать, что работа в "Союз-Чернобыль" стала для меня вторым высшим образованием. Я занималась этой проблемой не как художник, а как ученый... Чего добилась комиссия? В "Курчатнике" слегка переделали "кастрюлю" (реактор), она стала немного безопаснее, но эта конструкция сама по себе порочна с самого начала. И разработчики об этом знали!!

— После этого вы окончательно ушли в документальное кино, ни разу не пожалели о том, что забросили актерство?

— Актерство не было частью жизни. Оно всегда было между делом. Когда выпадали свободные моменты. И снималась я в основном только у своих друзей — Юры Ильенко или Алеши Спешнева. У меня были потрясающие предложения — от поляков, болгар, французов. Жалакявичюс практически утвердил на главную роль в "Это сладкое слово — свобода", но это совпало с тем, что утвердили мой сценарий, и я стала снимать кино.

— В документалистике и вы, и ваш муж Владислав Микоша — без преувеличения — мэтры. Но сегодня документальное кино в России в явном кризисе, носит заказной характер...

— А так было всегда. Документалистика всегда была заказной, только заказ поступал от партии. Мне однажды "Мосфильм" предложил сделать фильм "Дети мира", обещали потрясающий бюджет и возможность ездить по всему миру. Но заказ был четкий: надо было снять, как хорошо живут дети в СССР и как плохо — в капстранах. Я отказалась.

Сейчас заказы другие, а самое страшное, что их придумывают себе сами режиссеры, отлично понимая, что продается, и даже не ожидая заказа, делают кино на потребу...

— Вы смотрите наше кино?

— Нет. Но не потому, что мне неинтересно. После того как я полтора года просидела в архивах, систематизируя наследие мужа, у меня сильно упало зрение: врачи сказали — дистрофия сетчатки, никакого кино, никаких архивов, никакого монтажа... Это было в 2006 году. Слава богу, что мы с мужем 12 лет назад вынесли из дома телевизор и больше его не включали, не было дома соблазна смотреть.

Но когда фильм о Владиславе, который по моим материалам монтировал Евгений Цыбул, вдруг застопорился, мне пришлось, наплевав на все, садиться в монтажную. Но с тех пор я вижу окружающий мир таким, словно он написан импрессионистами. Правда, не так давно врачи по-обещали, что новые методы лечения могут помочь. Я в это верю.

Я абсолютный оптимист. Таким меня сделал муж. Владик был человек-праздник... И он осыпал меня этими праздниками, радостью, оптимизмом, приучил к нему...

— В этом секрет вашего обаяния?

— Может быть... А также в том, что мне по сей день все в жизни интересно. Старость — это когда тебе лень загружать мозги, неинтересно... В начале этого года прочла одну статью про квантовую физику, заинтересовалась. Выписала кучу книг по квантовой физике, читаю, вникаю... По ночам, правда, но это такой кайф!

Кроме того, я не признаю нытья типа "вот, в наше время"... Считаю, что пока я живу, это мое время. А чье же? Если я в нем самодостаточна, за эти годы сделала 11 выставок, две книги, фильм — чье же оно? Мое!

Справка

Джемма Фирсова — актриса ("Алые паруса", "Вечер накануне Ивана Купала"), режиссер-документалист (одна из самых известных работ — лента "Битва за Кавказ" в цикле "Великая Отечественная", фильм "Предупреждение об опасности"), общественная деятельница. Лауреат Ленинской (1980) и Государственной премий СССР (1973). С 2004 года работает над систематизацией творческого наследия мужа — знаменитого оператора Владислава Микоши. После аварии на Чернобыльской АЭС участвовала в создании организации "Союз-Чернобыль". Впоследствии была назначена руководителем экспертной группы по непосредственным причинам аварии.

«Прогресс Приморья», № 31 (144) от 11.08.2011 г.

Людмила Александрова

Добавить комментарий

Отзывы (1)

propeciacapAccutfug, 29.11.2012 16:57

Опрос:

В каком состоянии, по-вашему, находится машиностроение Приморского края?

Архив