Мой окоп между Волгой и Доном

Наш эшелон вот уже сутки в пути, удивительно, но идёт почему-то без остановок, видно, недаром выдали нам сухой паёк сверх нормы, который мы бережём как НЗ.

Есть хочется не очень, организм больше воды требует. Пока командиры не видят, устраиваемся на шинелях прямо на дощатом полу, сложенные аккуратно гимнастёрки – в сторону, тяжёлые ботинки – ближе к выходу, откуда из щелей дует ветерок, белые солдатские широкие рубахи – долой... Кто-то посасывает самокрутку, кто-то уже в который раз чистит шомполом ствол винтовки или автомата, я открываю подаренную шурином пухлую книжку в ледериновом переплёте, у которой своя, ещё довоенная история. Мне её Сергей Просторов, то есть родной брат моей жены Лизаветы, на день рождения торжественно преподнёс в аккурат летом сорок первого года. Сергей специально ездил в Иваново, мы тогда уже в Кинешме жили, там, по его словам, и купил он в магазине в отделе военной литературы эту книжку. Называлась она "Чапаев", написал её Дмитрий Фурманов, дивизионный комиссар. После Гражданской войны его именем назвали 212 полк, с которым, собственно, я и еду на войну. Ну и пока домочадцы варили, пекли, жарили, накрывали на стол, шурин сидел в сторонке и перелистывал новенькие, ещё пахнущие типографской краской страницы. Я и не догадывался, что он приготовил мне подарок. Девчонки пытались заглянуть через Сергеево плечо да выяснить, чем он так увлёкся, однако тот сунул книжку за пазуху, давая понять, что мешать ему не стоит. В его больших руках книжка терялась, казалась крохотной – ну что там можно прочитать? Задавался я тогда вопросом, не предполагая даже, что скоро станет она мне и учителем, и воспитателем, и пронесу я её через горячие бои до самого Сталинграда.

Подарки были и от жены, и от детей, а шурин всё сидел в сторонке на самом конце широкой некрашеной скамьи, закинув ногу на ногу, читал. Лизавета забеспокоилась. "Ты, Серёжка, чой-от отодвинулся-то от нас, давай присоединяйся, хоть чарку-то за Фёдора подними…" Если честно, я впервые столкнулся с таким поведением шурина. Он всегда садился за стол первым. После сестриного замечания он стал самим собой, придвинулся ближе к нам, младшая моя дочушка заползла к нему на колени и начала тянуть со стола всё, что попадётся под руку. И угощала Сергея всем сразу. Шурин делал вид, что ест, и незаметно складывал продукты в тарелку, стоящую рядом. В тот день он был не похож на себя, сосредоточенный, даже грустный какой-то. Вроде и сел ближе, но всё равно как-то сторонясь, что ли, и, когда ему плеснули белой, он встал, одёрнул подол косоворотки, поднял чарку и сказал: "Давай, Федя, за твои сорок три года выпьем, да снова нальём. Ведь скоро может такой случай и не представится больше, война идёт нешуточная, уже в соседних дворах провожают призывников, на Москву немец нацелился…" Сергей сделал паузу, рука его дрогнула, отчего водка в гранёной рюмке разволновалась, большими каплями падая на белую узорчатую скатерть. Он залпом выпил рюмку, выдохнул, прихватил пальцами огурец и, закусив им, достал из-за пояса книжку и протянул мне со словами: "Это тебе, на память от меня. Думал что-то из вещей подарить, да что толку: тряпка, она обносится, и выбросишь её, а книга, она, дорогой ты мой, навсегда. И детям достанется, и внукам…" Я, конечно, поблагодарил тогда шурина за подарок, но особого значения этому не придал. Выпили мы прилично, потом раздвинули столы и скамейки да ударились в пляс. Сосед наш Лаврентий, имевший бронь по инвалидности, принёс гармонь-трёхрядку, и давай мы веселиться! Война войной, но это там, на фронте, а в тылу пока ещё жизнь шла своим чередом, люди не только славно работали, но и хорошо умели отдыхать. Тем более что мои именины выпали на субботний день. Впереди воскресенье, можно и поспать лишнего... Я разошёлся так, что "барыню" отплясывал словно заводной. Что-то из моей груди пёрло, хотелось широты и необъяснимой радости. Хотя умом я понимал, особенно когда видел, как посыльные вручают повестки моим землякам. Видел, как они, воодушевлённые, показывали серую бумажку с гербовой печатью родным и близким, и понимал, будучи старше и опытней их, что времена нас всех ждут непростые. Эта самая чуйка всегда спасала от безрассудных шагов. Однако в день своего рождения она отпустила меня и позволила остаться с самим собой наедине, вот и пустился я в пляс, приседая, притопывая ногами да прихлопывая ладонями. Мне казалось, что всё вокруг ходит ходуном, и дети тоже, глядя на меня, закружились в хороводе, выделывая ногами разные фигуры. Машутку, самую младшую, усадил я на загривок и давай вместе с ней отплясывать! Все хлопают в ладоши, а я с дочуркой хожу вприсядку. Плясал, пока не утомился. Скажу честно, очень давно я так не уставал. Помню, ближе вечеру из больницы выписали Дуню, жену Сергея, она была на сносях, содержалась на сохранении, почему и передвигалась медленно, словно утка, осторожно ступая по разноцветным самотканым дорожкам большой комнаты. За руки она вела двух дочек. Я обнял их и потянул в общий хоровод. "Брось, Фёдор, вот рожу и будем с тобой плясать, а теперь-то какая из меня плясунья?" Она прошла дальше в комнату и присела рядом с Лизаветой на лавку. Гармонист заиграл знакомую частушку, и женщины тут же подхватили куплет. Помню, что с шурином мы выписывали кренделя до тех пор, пока были силы. Сергей раскраснелся, глаза горят, тело пышет огнём, но соревнования в присядке не выдержал, хотя был меня моложе. Сел на пол, обнял колени и сказал: "Твоя взяла, Федя, ты победил!" Я, с трудом выбрасывая вперёд ноги, доплясал до своей скамьи и, усевшись на неё верхом, возразил: "Да нет, Сергуня, ты больше меня выпил, вот и вся недолга". Шурин был не слабым человеком, в свои тридцать пять лет он немало повидал, несколько раз уезжал на заработки куда-то в Сибирь. Валил лес, рубил просеки, работал на руднике. Когда вернулся, молодая жена родила вторую дочь. И вот на подходе был третий ребёнок. Ждали мальчишку, но Господь распорядился иначе, подарил им ещё одну дочку. Это будет позже, когда Сергей уйдёт на фронт, останется жив в бою на окраине Москвы, но под Смоленском получит тяжёлое ранение и в госпитале умрёт. Похоронят его там же, под Смоленском, в братской могиле вместе с земляками. Но пока он был живой, полный сил, и мы, поднимая одну рюмку за другой, сидели за опустевшим столом и доедали последнюю закуску. Семьи наши давно разбрелись по комнатам, угомонились. Поняв это, и мы тоже улеглись спать…

«Прогресс Приморья», № 19 (582) от 10.07.2020 г.

Сергей Юдинцев

Добавить комментарий

Опрос:

В каком состоянии, по-вашему, находится машиностроение Приморского края?

Архив