Мы за Родину пали...

I

Недавно президент России Владимир Путин и президент Белоруссии Александр Лукашенко открыли величественный памятник советскому солдату, отождествляющий подвиг погибших под Ржевом красноармейцев. В жесточайших боях на этом пятачке светской земли пали более миллиона солдат и офицеров нашей армии. Гитлеровское командование, пытаясь убить здесь всё живое артиллерией и миномётами, бомбардировками с воздуха и танковыми ударами на земле, после затишья отправляло в бой пехоту, которую встречали пушечным и пулемётным огнём, оставшиеся в живых бойцы Красной Армии. Казалось, стрелял каждый окоп, траншея, куст, дерево… Немцы снова и снова возвращались на свои позиции. Ржевские недели и месяцы запомнились гитлеровцам надолго. Вовсе не случайно подвиг советских солдат сегодня увековечен в памятнике. Его композиция составляет фигуру солдата, которого поднимают в воздух журавли. Довелось воевать в этих местах и Виктору Ваганову, о боевом пути которого редакция газеты Приморского регионального отделения Союза машиностроителей России рассказывала в предыдущих номерах. Впрочем, Владимир Тыцких, написавший повесть о русском солдате и назвавший её "На честную память", посвятил Ржеву отдельную главу.

Под Ржевом

Холодно. Так холодно, как никогда и нигде уже не будет. Не только потому, что лютые морозы первой холодной зимы войдут в легенду, но и потому, что часто подолгу не бывает у человека крыши над головой. Хоть навеса какого-нибудь, хоть какой-то защиты от колючих ветров и знобящих метелей. Приходится солдату рыть в слежавшемся или в сыпучем снегу, в мёртво закаменевшей земле окопы и укрытия для себя и для пушки своей, ежели есть она, пушка. И приходится жить в этих то ли окопах, то ли могилах – когда часами, когда сутками и неделями. И подниматься из них в атаку, навстречу, может быть, смерти. И другой раз, принимать её, смерть, прямо здесь, не сходя со своего, ничем, кроме собственного тела и дыхания, не обогретого места. Как всегда, это было страшно, неизбежно и непоправимо: уральцы вели ночной бой за деревню Кокошкино. Теперь, скованные морозом, лежат на снегу тела погибших. Их двадцать три. Первый в ряду совсем молодой лейтенант. Вчера Ваганов видел его на передовой. Возможно, на глаза попадался и кто-то ещё, но Виктор не смотрит на других убитых. Тяжело это.

Ох как холодно на белом свете! Без переменки метёт позёмка, обжигает лицо потяга от реки – обжигает лицо и пронизывает до костей тело, в котором теплится помёрзшая насквозь, судорогой сведённая от боли душа.

Хмуро февральское небо, мрачен февральский день. На уступе под крутым берегом Волги в йодисто-жёлтом, по-зимнему неподатливом суглинке выбита-выковырена могила. В сумеречь ямы наметает снежок с бруствера.

Крутизна берега не позволяет падать сюда снарядам. Они с воем пролетают над головами и рвутся внизу на льду реки. Иной, попадая в полынью, тонет не разорвавшись. Случись кому в эту минуту оказаться там, хоронить его не придётся – сама великая река побеспокоится об этом.

Жутко глядеть на мёртвое лицо мальчишки-лейтенанта – снежно-белое, застывшее льдом: помутневшие глаза полуоткрыты, на ресницах изморозь, чёрные кудрявые волосы смёрзлись в окровавленный колтун.

Чьё сердце – материнское, сестрино, невестино – за немыслимой далью почует беду и зайдётся от горя? Тут оплакивать убитых некому – фронтовики не умеют плакать. И каждый из них волен подумать о том, что, может быть, завтра товарищи по оружию будут вот также молча стоять и у его могилы, пытаясь не смотреть в его, вчера ещё живое, лицо. Никто не знает чужой судьбы. И ты не знаешь своей.

Высокий, статный майор в пенсне, начальник похоронной команды полка, стоит у насыпи и раздаёт последние распоряжения подчинённым. Говорят, майор – кандидат каких-то наук. Призвали его или он добровольцем пошёл на фронт? Учёному, наверное, не смогли подыскать на войне работы, кроме той, что он выполняет. Что ж, и это кому-то надо.

Скор зимний вечер: глядь и уже смеркается. И пошёл снег, как бы саваном прощальным укрывая солдатскую могилу. Отгремел салют – последняя воинская почесть. Через свежий холмик перекатывается позёмка, заметая вокруг следы всех мёртвых, живых и пока ещё живых людей, только что бывших здесь… Дивизию бросили из Погорелого Городища под Ржев в спешном порядке в конце января 1942 года. Первоначально ей ставилась задача пробить брешь в обороне гитлеровцев и прийти на выручку частям, попавшим в окружение. Полки вступили в бой с ходу, но драка там затянулась, бои, по сути, приняли позиционный характер и шли ещё в феврале и марте. Занятые немцами населённые пункты в полосе действий дивизии располагались на высотах на западном берегу Волги, оттуда, с высот, с деревенских церквей, противник просматривал наши позиции, нашу оборону почти на всю её глубину.

Там погибнут многие. В том числе командир полка и командир дивизии.

А начальника похоронной команды вскоре отзовут с фронта – видать, и впрямь нужный был человек для науки.

* * *

"Я убит подо Ржевом…" О ком это стихотворение? О многих и многих – там бои были страшные. Да нестрашных-то не бывает на войне. Какими им надо быть, чтобы из всех прочих солдаты выделили именно эти и так сказали о них. Так их оценили: страшные бои!

* * *

Я убит подо Ржевом… Не о Ваганове это, слава Богу. Но и вполне могло случиться, что и о нём – тоже. По местам этим подробненько, со многими повторами, Виктор Андреевич прошёлся, проехался, а то и просто прополз по-пластунски. По белым снегам в оспинах чёрных воронок и бомб от снарядов, в мороз градусов до тридцати с хвостиком да под огнём – чем, выражаясь по-современному, не экстрим?

Экспедитор полка. Звучит солидно и как-то не по-фронтовому. Но мотаться туда-сюда по передовой, зачастую на виду у врага, через простреливаемые участки, как правило, в одиночку – штука весёленькая.

Уральцы стояли под Воскресенском. Неточное слово – стояли, есть в нём какая-то не подходящая к войне умиротворённость, спокойствие есть, которого фронт не знал даже и в промежутках между сражениями. Непрерывно там и сям вспыхивали "бои местного значения", и в редкие дни затишья смерть караулила, подстерегала любого и каждого всякое мгновение в самом неожиданном месте.

Безветренным зимним днём мир предстаёт чистым и далеко видным во все стороны. Чуть прищурься от слепящего снега, и взору открывается такая необъятная белая даль, что кажется: вечность сама лежит перед тобою в облике великой северной страны – принадлежащей тебе по рождению тысячелетней России, почему-то не дающей покоя чужакам, из века в век пытающимся пресечь естественное течение жизни на её суровых, не отмеченных особым уютом, просторах.

Таким чистым днём солдат Ваганов выехал из Воскресенского в белое широкое поле, держа путь через Ерофеево на передовую. Серая в яблоках верховая шла резво. Только лёгкое шуршание снега под ногами лошади и поскрипывание седла под возницей тревожили тишину.

Где-то у Бахмутово внезапно из-за леса вынырнул "мессершитт". Ваганов увидел самолёт и услышал шум его мотора одновременно. "Мессер" летел очень низко, метрах в пятидесяти над снежной равниной, прямо на Ваганова. Виктор пришпорил лошадь… Хороша во всех отношениях серая в яблоках, вот и на снегу не так выпирает, как, допустим, вороная или каряя, но одна беда в ней – упряма лошадка и через то непредсказуема. Ваганов ей – шпоры, а она – ни с места. Остановилась как вкопанная, и всё тут… Затрещал пулемёт.

Виктор упал в сугроб.

"Мессер" отлетел. Ваганов осторожно поднял голову: лошадь стоит, как ни в чём не бывало. Но фашист развернулся – снова стучит пулемёт, противно визжат пули, шустрые фонтанчики вспарывают снег. Ваганов не шевелится, и Fliger (нем. – лётчик, пилот), наверное, решил, что попал. Он ещё прожёг снег последней очередью, и стало тихо, лишь в небе зудел гул удаляющегося самолёта.

Поднявший голову солдат лошади рядом не обнаружил. Зад её с победно вздёрнутым хвостом подпрыгивал вдалеке – серая в яблоках неслась в сторону Ерофеево, вернее, того, что осталось от бывшей деревни.

Пуля рикошетом на излёте царапнула ей по ноге, и лошадь сорвалась с места, деранула от хозяина с такой прытью, что ни криком, ни свистом было её уже не достать. Флигер не погнался следом – чёрт с ней, с лошадью, она его интересовала меньше, и фашист улетел, довольный тем, что убил человека.

Печатается в сокращении

«Прогресс Приморья», № 20 (583) от 17.07.2020 г.

Владимир Тыцких

Добавить комментарий

Опрос:

В каком состоянии, по-вашему, находится машиностроение Приморского края?

Архив