Записки профессионального лётчика

Современное навигационное оборудование, включающее два радиокомпаса, в сочетании с отличной управляемостью значительно облегчает пилотирование самолёта при заходе на посадку в сложных метеоусловиях. И это не просто слова. Работая на заводе "Прогресс", входящем в состав Приморского регионального отделения СМР, мне довелось повидать в разные годы всякие приборы.

Современные, естественно, впечатляют. К примеру, производственный метеоминимум при заходе на посадку по курсо-глиссадной системе СП-50 был 50 на 700. Это означало, что командир корабля, допущенный к полётам по этому минимуму, в рейсовых условиях мог производить посадку при высоте нижней кромки облаков 50 метров и дальности видимости 700 метров днём и ночью. А тренировочный минимум погоды на Ил-14 позволял садиться при высоте нижней кромки облаков 30 метров и дальности видимости 300 метров. Вываливаешься на полосу и едва успеваешь добрать штурвал — это были полёты!

Вспоминая Ил-14, невольно вспоминаю время своей молодости. Ил-14 для меня — это пять лет моей жизни. И на всю оставшуюся — благодарная память об этой замечательной машине и том счастливом времени, которое она мне подарила.

УШВЛП

Итак, Ульяновская школа высшей лётной подготовки. В то время это было очень авторитетное лётное учебное заведение. Обладая первоклассной научной базой, сильным преподавательским и инструкторским составом, школа занималась профессиональной подготовкой лётного состава гражданской авиации многих стран мира на различные типы воздушных судов советского производства.

С нами переучивались ребята и "в чёрном исполнении" — африканцы. Помню, самой колоритной фигурой среди них в нашем наборе был долговязый и нескладный анголец по имени Бэн. Частенько можно было видеть, как он с огромными схемами под мышкой чинно шествовал из учебного корпуса к себе в общежитие. Как позже оказалось, это была искусная демонстрация усердного трудолюбия. Но вначале мы никак не могли понять его поведение: лето, Волга, барышни… Одним словом, рай на земле, а он с конспектами?.. Однако "ларчик просто открывался": лето, Волгу и барышень Бэн ценил больше нашего. В ШВЛП он учился уже второй год вместо положенных четырёх-пяти месяцев, симулируя при этом свои "слабые" способности и одновременно — настойчивое желание оправдать надежды родного правительства.

Рассказывали, Бэн при полёте по кругу от второго к третьему развороту умудрялся терять высоту круга (400 м) до 100 метров. Дальше происходило следующее. Бортмеханик-инструктор, желая подчеркнуть недопустимость дальнейшего снижения, докладывал:

— Высота 100 метров!

— Закрылка трисат (закрылки тридцать)! — тут же невозмутимо командовал Бэн, как того требовала технология полёта, но на предпосадочном снижении после пролёта ДПРМ.

Долго, говорят, он так учился. А ещё, говорят, в Ульяновске было достаточно барышень, заинтересованных в неспешной учёбе Бэна. Некоторые из них даже замуж выходили за африканцев, пренебрегая пересудами. Помню, как однажды на пляже появилась стройная высокая блондинка, ведущая за ручку маленького, словно игрушечного, невероятно симпатичного негритёнка.

— Чего вытаращился? — остудили моё жгучее любопытство коллеги. — Это Марина, дочь Скуренко. В отпуск приехала к отцу.

Скуренко был командиром нашей учебной эскадрильи.

Территория ШВЛП — небольшой закрытый городок с учебными корпусами, общежитием для слушателей и пятиэтажкой для постоянного состава. Вход на территорию осуществлялся через КПП строго по пропускам или документам, подтверждающим принадлежность к учебному заведению. Однажды один наш коллега, слушатель из Новосибирска, глубокой ночью, будучи крепко навеселе, возвращался в родную обитель.

— Документы есть? — через дверь спросил сонный дежурный. Лёша, так звали слушателя, конечно же, в таком состоянии ничего подобного в своих карманах обнаружить не мог.

— Скажи хотя бы, откуда ты?

— Из Сибири, — еле ворочая языком, неопределённо протянул Лёша, не желая подставлять свой лётный отряд.

— Ну и вали в свою Сибирь, — разозлился дежурный. Остаток ночи "сибиряку" пришлось коротать напротив школы, в сквере на скамейке. И позывной за ним остался на память: "Лёша из Сибири".

Я уже говорил, что УШВЛП обладала очень сильным и большим преподавательским составом. Многие остались в нашей памяти навсегда, такие, как начальник школы Михаил Афанасьевич Банный, которому на лекциях по аэродинамике доски не хватало для формул, и он, стирая сверху начало, продолжал увлечённо формулировать свои мысли дальше. Кстати, мы с Михаилом Афанасьевичем оказались земляками, он был также родом из Хутора-Михайловского. Или Пётр Тихонович Бехтир, по учебникам которого мы изучали практическую аэродинамику почти всех машин, летавших в "Аэрофлоте".

Не могу не вспомнить и преподавателя метеорологии, крайне сдержанного, но фанатично влюблённого в свой предмет, старавшегося и нам передать свою увлечённость. Кстати, сдержанность Фёдора Никифоровича (?) однажды сыграла с нами злую шутку. Дело в том, что Федя, как мы его звали между собой, никогда не улыбался. Казалось, его душа навсегда была скрыта под той бесстрастной маской, с которой он начинал и заканчивал урок. Никаких лишних слов. И ничто никогда не могло вывести его из себя, как мы ни старались. Но однажды… Как-то перед самым звонком один шутник из нашей группы крупно написал мелом на доске: "Федя, улыбнись!" Мы ещё не успели переварить шутку, как в аудиторию вошёл преподаватель. Он быстро прошёл к доске и, не вникая в смысл написанного (так нам показалось), вытер её и приступил к опросу. В течение 40 минут он выдёргивал по списку каждого из нас. И странно: каждый, получив свою двойку, не мог упрекнуть его в предвзятости. Это был высший пилотаж педагогического искусства. В аудитории стояла гробовая тишина. Группа молча проклинала своего шутника-затейника. Но вот звонок. Преподаватель молча подошёл к доске и крупно вывел: "Федя улыбнулся!" Аудитория грохнула. А Федя с привычной невозмутимостью направился к выходу. Ну хоть бы один мускул дрогнул на его лице!

Летом 70-го я в числе других пилотов "Аэрофлота" снова оказался в Ульяновской школе высшей лётной подготовки. Сбывалась моя голубая мечта — мне предстояло переучиться на Ту-104. "Шавалапаи" — так язвительно звали местные барышни слушателей ШВЛП, считая их, впрочем, самыми перспективными кандидатами в женихи. С помощью тех же барышень мы быстро освоили места отдыха: красивую набережную Волги — "Венец", рестораны и театр. Так вот о ресторанах. Мы почти столкнулись у входной двери. Я мгновенно узнал киноактёра Георгия Жженова и почтительно уступил дорогу. Окинув взглядом, он поблагодарил меня и прошёл в зал. Я же направился к месту, где уже сидели мои друзья — Юра Ярулин и Володя Пёрышкин. Мы с любопытством стали наблюдать за актёром. Осмотрев полупустой ресторан, он постоял немного в раздумье, а затем решительно направился к столику, за которым сидел морской офицер. Подошел, наклонился к сидевшему, видимо, спрашивая разрешения, и сел.

Надо сказать, что военных в сухопутном Ульяновске было полно: связисты, танкисты, артиллеристы. Но чтобы в изысканной чёрной военно-морской форме — это большая редкость. А если ещё этот моряк сидит за столиком и пьёт водку с известным артистом Жженовым — то это полный аншлаг. Естественно, всё внимание зала — в их сторону.

Итак, почему актёр предпочёл одиночеству или какой-либо другой компании компанию военного моряка? На память пришел схожий сюжет, описанный Александром Кроном в романе "Дом и корабль". Теоретически — творческую интеллигенцию на подсознании тянет к людям мужественных, мужских профессий. Так оно и есть, наверное, решили мы и, чертыхаясь, пожалели, что не в форме.

Тем временем за военно-морским столиком достигнутое взаимопонимание быстро перерастало в крепкую мужскую дружбу. И когда в зал нервно вбежала Алла Демидова с кем-то ещё (не знаю, не понял), мужики уже переписывали адреса друг другу.

— Ну как ты могла его упустить, ты же знаешь, чем это кончается! — выговаривала Демидова своей коллеге, остановившись у нашего столика.

Не скрою, мы по случаю такой встречи радостно увеличили дозу. Да так, что всё, чем закончился тот чудесный вечер, до сих пор теряется в лабиринтах памяти. Помню только, что самый находчивый из нас назавтра, оправдываясь перед комэском Скоренко, не моргнув глазом, заявил: "Да это мы с артистом Жженовым вчера немножко посидели…"

Прости, дорогой Георгий Степанович, уж что было — то было.

"Самое выносливое существо на свете — человек!" — как-то горестно заметил Жженов после 18 лет тюрем, лагерей и ссылок. На прииске под Магаданом, где заключённые добывали касситерит — оловянный камень, вспоминает народный артист, висел лозунг: "Труд в СССР есть дело чести, славы, доблести и геройства!" И припоминается мне, что где-то ещё, над другим учреждением, висело нечто похожее…

Два месяца теоретической учёбы промелькнули как один день. Примечательно, что моим лётчиком-инструктором на самолёте Ил-14 в 1965 году, как и на самолёте Ту-104 в 1970-м, будет один и тот же человек — Н. С. Толстой. Знания, полученные в ШВЛП, живы в голове до сих пор. Так же, как живы впечатления от песчаных пляжей Волги, её набережной с символичным именем Венец, великолепной архитектуры дома Гончарова, небольшого, но замечательного художественного музея, расположенного в этом доме, театра и какой-то особой, романтической атмосферы ульяновских ресторанов.

Однако — "первым делом самолёты"! Так уж мы были устроены, что в этой фразе для нас как нельзя точно обозначался приоритет всех наших устремлений. Начиналась самая интересная часть нашей учёбы — полёты. Так как школьный аэродром был перегружен тяжёлой техникой (Ту-104, Ил-18, Ан-12), мы часто были вынуждены производить учебные полёты в любом другом свободном аэропорту. К примеру, самостоятельно на Ил-14 я вылетел в Кишинёве, который, помимо всего прочего, мне запомнился неожиданной встречей с работами моей любимой художницы Зинаиды Серебряковой и небольшим, но красивым памятником А.С. Пушкину работы А. Опекушина в городском парке.

ИЛ-14. 198-й и 289-й лётные отряды

В 1963 году в новом аэропорту Хабаровска был создан Хабаровский объединённый авиаотряд, в который вошли 198-й лётный отряд (Ли-2, Ил-14, Ан-10, Ан-12, Ил-18) и 202-й (Ту-104). В то время эскадрилья самолётов Ли-2 143 лётного отряда (командир АЭ — Николай Иванович Ермаков) вошла в состав 198-го лётного отряда, командовал которым Алексей Сапожников, а позже — Владислав Бояр и его заместитель Николай Лаптев. Названные выше фамилии я произношу с особым уважением. Как известно, далеко не все авиационные начальники пользуются общепризнанным авторитетом среди своих подчинённых, потому что в лётном коллективе авторитет начальника основывается, в первую очередь, на его личных профессиональных качествах. Как-то мне рассказали о невероятной требовательности к себе В. Бояра, который буквально до слёз переживал каждую свою грубую посадку, просив предварительно выйти экипаж из кабины. Тогда мы сошлись на том, что это его национальная черта характера — Бояр был латыш. Но позже я понял, что лётчики вообще острее других переживают недостатки своей профессиональной состоятельности. Ведь каждый из них, как я уже говорил, в душе — Чкалов. Впрочем, в настоящее время, наверное, существуют иные авторитеты лётного мастерства.

Продолжение следует

«Прогресс Приморья», № 30 (344) от 06.08.2015 г.

Анатолий Бортник

Добавить комментарий

Опрос:

В каком состоянии, по-вашему, находится машиностроение Приморского края?

Архив