Только в полёте живут самолёты

Продолжение. Начало в № 35

Невероятно. Так что же это за наркотик такой? Что бы можно было хотя бы отдалённо представил себе это, приведу ещё один отрывок из его книги:

"… Всё развивалось до поры до времени по плану. Пришли на "Эймери", Ан-2 садится первым. Действительно, площадка – лучше не придумаешь, чистая, крепкая. Спрашиваю Пимашкина:

– Коля, как наст? Держит?

– Ты же сам видишь, – отвечает.

Захожу на след Ан-2, аккуратно сажаю машину, а она метров 300 прошелестела по этому насту и стала проваливаться. Наст выдержалАн-2, а для Ил-14 оказался тонковатым. Я добавил мощности двигателям, кое-как подрулил к штабелю с бочками, оглянулся на свой след и ахнул: позади лежали три длинные, глубокие, сложные колеи. Экипаж Пимашкина уже взял то, что ему было нужно, и Коля подошёл к нам:

– Наша помощь нужна?

– Нет, – сказал я, – мы сейчас тоже загрузимся, подберём участочек потвёрже и – на "Молодёжную". Так что вы идите.

Пимашкин улетел, мы закатили в грузовую кабину бочки с маслом, долили бензин, зашвартовали груз и начали взлетать. Сделал несколько попыток – машина набирает 70 км/час, а дальше скорость не растёт, хоть убей. С нами возвращался на "Молодёжную" начальник радиослужбы экспедиции Сергей Потапов, который проверял радиосредства на "Союзе". Вот ему вместе с бортрадистом и штурманом пришлось побегать в "хвост" по моей команде, чтобы изменить центровку машины, но это тоже не помогло. Перекатили туда же бочки – результат прежний.  В колеях, которые мы пробили, образовались кристаллики снега, они между собой не сцепляются, укатать их не удаётся, и лыжи тонут, как в каше. Вернулись к штабелям, слили часть бензина, потом выгрузили несколько бочек с маслом. Сделали ещё несколько попыток взлететь – Ил-14 гонит лыжами впереди себя снежную "волну", а на неё выйти никак не может.

– Всё, парни, – я повернулся к экипажу, – придётся нам брать лопаты и махать ими, пока аэродром не построим…

И остались мы одни в этой пустыне, совершенно потерянные всеми. И "Союз" со связи ушёл, поскольку там уверены, что мы уже в пути на "Молодёжную", а на станции за нас не волнуются, поскольку знают, что мы где-то на Бивере. Всю ночь, сменяя друг друга, мы тремя лопатами крошили наст, делая одну общую колею. Вязкая, как вата, тишина упала на "Эймери". Все звуки в ней тонут, едва родившись. Свинцово-белый мёртвый свет лёг на снег, на ледник, смыл горизонт… Нас шестеро, но и это не спасает – чувство отчаянного одиночества, оторванности от всего живого захлёстывает  всё твоё существо. Я точно знаю, что за сотни километров вокруг нет ни одной живой души, но избавиться от ощущения присутствия рядом с нами чего-то грозного, неземного никак не удаётся. Спасает работа да рёв двигателей Ил-14, которые приходится время от времени "гонять", чтобы не застыли.

Когда прорубили полтора километра "дороги", я отправил всех отдохнуть в домик, сохранившийся от прежних обитателей "Эймери". А сам на Ил-14 стал накатывать след, набивать "подушку". Прошёлся по ней несколько раз, вижу: далеко-далеко на юге, в распадке гор, едва тлеющий закат начал сменяться рассветом. Небо стало набухать розовой краской, она на глазах становилась гуще, гуще, превращаясь в кроваво-красную, в бордовую… Остановил машину, поднял ребят.

– Идите, гляньте на рассвет, такого больше не увидите…

Горит багровое зарево, одетое в чисто-зелёную прозрачную окантовку, но и она стала меняться, пульсировать, приобретая ядовито-малахитовый цвет, который болезненно проникал в мозг. Я почувствовал, как у меня пересохло во рту, сердце, вдруг затихнув, начинает биться в бешеном ритме. Глянул на экипаж – все стоят бледные, в глазах удивление, смешанное не то со страхом, не то с ужасом. Фантастические протуберанцы, пульсируя, окрашивают облака в такие оттенки, которых я ещё никогда не видел. Гнетущая мёртвая тишина, висевшая над "Эймери", становится плотнее…

– Не к добру это, – сказал Толя Сапожников, – не к добру.

Мы молчали, заворожено глядя на рассвет, а Антарктида со всей своей мощью, размахом и какой-то ужасающей удалью хлестала по небосводу неправдоподобно прекрасными красками, тон которых, меняясь, бил по глазам, по сердцу, по мозгам… "Неужели всё это она устроила только для нас?!  – думал я, глядя в полыхающее небо. – Никого же здесь больше нет… И что она этим хочет сказать? О чём она нас предупреждает? Или это угроза, и Сапожников прав?!"

Мы долго так стояли, пока с залива Прюде, на берегу которого я вдруг как-то остро и болезненно почувствовал себя неизмеримо малой песчинкой в бесконечно грозном Космосе, не потянуло туманом. Антарктида задернула занавес…"

А теперь к  словам Г. Новожилова о героях. От своих коллег-москвичей знаю, что  Женю два или три раза представляли к присвоению звания Героя Социалистического Труда. И каждый раз чиновники политорганов МГА СССР успешно тормозили ход этих документов. В 2006 году я инициировал сбор подписей под коллективным обращением ветеранов-авиаторов в высшие властные структуры и лично к руководителю фракции "Единая Россия" в Госдуме Вячеславу Володину с просьбой устранить вопиющую несправедливость по отношению к выдающемуся полярному лётчику страны. Однако кроме сожаления В. Володина о том, "…что такие люди, отдавшие все свои силы для процветания нашей Родины, незаслуженно обойдены государством", ожидаемых инициативных действий от власть имущих не последовало…

В одном ряду с такими известными  именами, представляющими золотой фонд отечественной полярной авиации,  как Я. Нагурский, Б. Чухновский, М. Бабушкин, М. Водопьянов, С. Леваневский, М. Шевелев, И. Мазурук, А. Лебедев, В. Перов,  и немногими другими  стоит теперь и имя нашего товарища по Балашовскому лётному училищу – Евгения Дмитриевича Кравченко. Его профессиональное мастерство, мужество, самоотверженное чувство патриотизма и любви к своему Отечеству вместе с чувством личной чести и достоинства создали невероятно сильный и привлекательный образ полярного лётчика, ждущий ещё своих исследователей.  И который  так необходим для воспитания подрастающего поколения.                                                                    

Мы – противники тусклого.
Мы приучены к шири –
Самовара ли тульского
или Ту-104…
Андрей Вознесенский

СТРЕЛА

Вылетев на современном лайнере ночью с востока страны на её запад, вы, обгоняя время, ночью туда и прилетите. За бортом самолёта – мириады звёзд, рассыпанные в непостижимой бесконечности, да огромная, почти осязаемая Луна – одинокая спутница ночного пилота. Зато полёт с запада на восток – это полёт "навстречу утренней заре". Спрессованная полётом ночь стремительна. В памяти – лишь чёрное холодное небо да особое неистовство на зимнем предрассветном небосклоне яркой Венеры. С женским непостоянством она меняет свой цвет и силу свечения. И вдруг – яркий всплеск, и на горизонте разливается ослепительная полоса идущего навстречу солнца. Невольно вспоминаются строки:

"Феб златокудрый забросил свой щит златокованый в море,
И разлилася на мраморе вешним румянцем заря".

Вскоре уже половина неба пылает восходом, быстро стирая переходные пастельные тона.  Эта всегда потрясающая картина хорошо видна из кабины пилотов и, наблюдая её, начинаешь осознавать новое представление о времени и пространстве. Это новое приобретение человека, и связано оно с появлением самолёта, буквально сжавшим  время. Этому самолёту выпала судьба стать одним из самых ярких символов советской эпохи, символом её выдающегося технического прогресса и предметом зависти зарубежных авиастроителей. Лётчик-испытатель Юрий Алашеев, в июне 1955 года впервые поднимая в небо "стрелу", даже отдалённо не мог представить, какую техническую сенсацию он преподносит миру. Этот самолёт, чьё изображение моментально стало одним из основных рекламных логотипов советской действительности, открывал совершенно новую эпоху воздушных сообщений. Его популярность в мире была потрясающей.

Итак, о нашей национальной гордости – Ту-104.

Помню, когда ещё только начинал летать на Ли-2, при заходе на посадку в Хабаровске часто можно было услышать в эфире грозное: "Внимание всем бортам! К третьему подходит "стрела!"  И рассыпались мы все, как мелочь пузатая (Ли-2, Ил-14, Ан-24), уступая дорогу стремительному красавцу-лайнеру, который на предпосадочной прямой с  убранными оборотами двигателей на больших углах атаки с трудом гасил скорость перед посадкой. Красивая была машина, ничего не скажешь! И все мы, за редким исключением, мечтали летать на ней. Не  догадываясь ещё, что не каждому по плечу был этот непростой самолёт. Как говорил мой друг и коллега Володя Скрыпник, Ту-104 проводил естественный отбор лётчиков. Для многих пилотов, имевших огромный профессиональный опыт, стремительная пилотажная динамика Ту-104 так и осталась непостижимой. Повышенные требования к качеству пилотирования, в частности, при заходе на посадку, объяснялись необходимостью точного расчёта, а затем выдерживания заданных параметров снижения: удаления от точки, вертикальной и поступательной скорости. Причём раннее снижение не допускалось из-за дополнительного расхода топлива у земли, а позднее – из-за слабой механизации крыла: гасить скорость было практически нечем.

Ульяновская ШВЛП. Мой первый полёт на Ту-104. Двигатели на взлётном, где-то сзади мощный рёв турбин, от которого дрожит ВПП. "Напрягся лайнер, слышен визг турбин…" – помните у Высоцкого? В самую точку. Отпускаю тормоза – меня мгновенно вжимает в спинку кресла, и тяжёлая махина, жёстко вздрагивая на стыках плит, стремительно начинает разбег. Трясётся, как шарик в погремушке, штурман в своей кабине, намертво пристёгнутый к креслу; на резиновых амортизаторах ходуном ходят блоки его навигационного оборудования. Скорость 210 км/час – штурвал на себя, подсознание фиксирует заметное усилие при этом, – поднята передняя нога, прекращается стук её амортстойки. И почти сразу машина уходит в воздух – скорость 300.

– Убрать шасси! – и вместе со стуком вставших на замок шасси исчезает шум в кабине. – Убрать закрылки!

Высота и скорость растут настолько стремительно, что мгновенно ощущается дефицит времени. Обороты – почти на малый газ, но скорость растёт, а высота уже 900 вместо положенных 600 метров – высоты круга.

– Не показывай спину! – не выдерживает инструкторский экипаж с исполнительного старта, увидев свечой уходящий вверх лайнер. Вот она, стремительная динамика полёта Ту-104! А приборная продолжает расти и нечем её остановить, если прожевал варежку, жди теперь на малых оборотах, когда погаснет инерция. Как боевая стрела, выпущенная тугой тетивой богатырского лука, вонзается громадный "Туполь" в голубое небо. И не сразу удаётся обуздать этого своенравного "жеребца", как справедливо кто-то заметил. Такое помнится.

Продолжение следует

«Прогресс Приморья», № 36 (350) от 18.09.2015 г.

Анатолий БОРТНИК