 |
 |
||||
 Форум
 ТВ программа
|
|||||
|
|
Письма с фронта. Война, любовь, разлука Автор фото — Анжела Алексеенко  Окончание. Начало в № 11 В результате большой поисковой работы Тамаре Владимировне Ершовой (в девичестве Свербеевой) удалось собрать драгоценные сведения о своем дяде Василии Моисеевиче Яроше, 1908 года рождения, уроженце с. Успенка Шмаковского района Приморского края. Всё началось с того, что к юбилею 75-й годовщины Победы советского народа в Великой Отечественной войне редакция газеты Приморского регионального отделения Союза машиностроителей России "Прогресс Приморья" пригласила всех, кому дорога память о своих предках, принять участие в сборе сведений об участниках войны, узниках концлагерей, тружениках тыла, людях, находившихся в оккупации немецких захватчиков, и жителях блокадного Ленинграда. Первой откликнулась жительница города Арсеньева Тамара Владимировна Ершова. После службы в армии, которую Василий Ярош проходил в Хабаровске в железнодорожных войсках, он окончил университет в Томске по специальности "геолог". Молодой специалист объездил весь Советский Союз и обосновался в Новосибирске. Тогда он еще не предполагал, что ему предстоит очень скоро вновь пройти теми же дорогами, только уже в другом качестве – начальником технического снабжения 380-й стрелковой дивизии. "26 августа 1941 г. в г. Славгороде и прилегающих к нему районах Алтайского края начала формироваться 380-я стрелковая дивизия. В октябре 1941 г. дивизия переподчинена Уральскому военному округу. В ноябре 1941 г. дивизия, укомплектованная на 95 % штатным составом, пятнадцатью эшелонами была отправлена в 58-ю резервную армию на станцию в Вологодской области, куда прибыла 2 декабря 1941 г. и где находилась до 9 февраля 1942 г. А 9 февраля 1942 г. дивизию включили в состав 22-й армии Калининского фронта, и она была отправлена на фронт", – из архива Тамары Владимировны. "Василий Ярош записался на фронт одним из первых. Рано утром 7 июля 1941 года он вышел из дома, даже не разбудив жену Александру, чтобы попрощаться. Ведь командировка на два-три месяца (а именно за это время советские войска, по его глубокому убеждению, должны были разгромить фашистов) для геолога и его семьи – дело привычное. Именно поэтому с собой Василий Ярош не брал никаких вещей, только набил рюкзак книгами, потому что очень любил читать. А своей жене – самому близкому другу и нежно любимой женщине – он старался как можно чаще писать письма в дороге. Александра Борисовна хранила его письма, все до единого. А когда весточки с фронта от мужа перестали поступать – терпеливо ждала, понимая, что и писать на войне не всегда есть возможность, и полевая почта иногда подводит", – этот небольшой фрагмент биографии, как и несколько писем, предоставленные Тамарой Ершовой, были опубликованы в Хабаровской газете "Молодой дальневосточник XXI век". Ещё часть писем она предоставила в газету Приморского регионального отделения Союза машиностроителей России "Прогресс Приморья". "17.11.41 г. Письмо № 11 Шуренчик! Отъезд мой из Славгорода решен окончательно. Я думал, что буду проезжать мимо Новосибирска. Но и это решено окончательно, что еду в сторону Ленинграда. Итак, через 3–4 дня Славгород, хорош или плох он был, остается позади, а впереди новые земли, новые города, новые люди и новые впечатления. Вместе с этим и жизнь моя потечет другими руслами. Итак, через 4 дня начинается, я бы сказал, новая страница моего бытия. Бытия, более живого и хлопотного… …Большое спасибо за папироску и табачок. Папироску, которую ты прислала в письме, выкурил с большим наслаждением. Давно я таких папирос не куривал. Поедем на фронт – там, говорят, выдают папиросы высшего качества. Уж там покурим". "24.11.41 г. Письмо № 13 Мой милый друг! Величественно – стройные сосны сопровождают наш поезд перед Свердловском. Наконец-то я увидел пейзаж, о котором все время так скучал. Степь для меня не представляет интереса. Я все же любитель девственной тайги. И вот опять в 1941, как и в 1935 г. я проезжаю подобные места. Разница в том, что в 35 г. я проезжал южную часть Урала, а теперь – несколько севернее. Снова мне, как и в 35 году, вспомнились наши первомайские дни 33 г. в Новосибирске в сосновом бору. Эти дни для меня решили поворотный пункт моей жизни и, очевидно, будут помниться бесконечно долго. Тот костер над обрывом снова встал перед моими глазами. Шурёнчик! Бывает в человеческой жизни ряд дней, которые оставляют надолго неизгладимые впечатления. Ты уже их знаешь. А сегодня я еще раз напоминаю тебе один из таких дней. Моя родная! Мы настолько быстро движемся, что не всегда удаётся опустить письмо. Сейчас якобы начинается более длительная остановка. Еду хорошо. Сплю чрезмерно много, отчего мысли работают не совсем ясно. Ежедневно вижу тебя во сне. В каком-то новом неизвестном мне платье. По маминым предсказаниям – это нехорошо. И я страшно беспокоюсь. И это еще больше усугубляется тем, что я не могу быстро от тебя получить письмо. Будешь писать, обязательно напиши, что случилось с тобой 22 или 23 ноября. Целую бесконечно долго и крепко. Твой муж". "6.12.41 г. Письмо № 16 Моя самая любимая Шуренька! Славная женушенька, до места добрался сносно. Только уж очень утомительно. Поезд шел очень медленно. Всего проехал одиннадцать суток. Встретили здесь прилично и устроили в общежитие, в котором тепло и поддерживается чистота. По делу видно, что задержусь я здесь недолго. А посему наша переписка должна быть только телеграммами. Мне, по всей вероятности, придется проехать ближе к Ленинграду или несколько севернее. Мне кажется, что за 4–6 месяцев я смогу закончить свою работу. Когда я ехал сюда, то полагал, что здесь меня могут попугивать немецкие стервятники, но уже прошло три дня, а они сюда не залетали. Да мне думается, что и не залетят, ибо, как ты уже слышала по радио, им во многих местах так бахнули по черепку, что они как напроказивший пес с поджатым хвостом несутся без оглядки. Забавно взглянуть на этих "непобедимых" вояк – в каком обмундировании они несутся по нашим полям в свою берлогу, теперь им и в трусишках жарко даже в зимние месяцы. Выпей там чарочку горилки за освобождение города Ростова и еще сотни населенных пунктов от этих "молодчиков". Шуренчик! Здесь значительно ярче выражается климат севера. День настолько здесь короток, что уже в четыре часа дня наступают сумерки, а ночи такие светлые, что можно читать газету. За мое пребывание здесь, я думаю, увижу северное сияние, говорят, это так красиво! Но если ночи с северным сиянием так привлекательны, то почему художники не передадут это своими картинами? Может трудно подобрать краски и фон, чтобы все походило на действительность? Думаю, здесь в свободные часы заняться лыжами. Как следует их освою, и на следующую зиму буду виртуозничать перед тобой. Будь уверена, что эти будущие мои "фокус-мокус" на лыжах не являются бахвальством. Вот посмотришь! У меня еще немало легкости и ловкости. Мой любимый друг! Я уже так давно не мог получать от тебя писем, что соскучился по ним неимоверно. Но мое путешествие по просторам Союза не дает возможности твоим письмам угнаться за твоим уже не Котишкой, а горным орлом, скорость которого равна лучшим моделям самолетов. Из кота за три месяца превратился в орла. Да-да. Шуренчик! По пути в Вожегу я тебе выслал телеграфом двести рублей. Меня так многое интересует о доме, что тебе придется высылать телеграммы-письма. Целую тебя горячим и крепким поцелуем". "Письмо № 26, 1942 г. Дорогая, родная моя Шурчик! Сегодня 24-я годовщина РККА (Рабоче-Крестьянская Красная Армия). Даже в нашем трудном положении все как-то подтянулись, пригладились и выглядят празднично. Какое-то торжество у нас всех внутри и светящиеся глаза выдают это. Сейчас я еще раз подумал относительно малышки. Попробуй сходить в детские дома, облюбуй себе карапуза и походи к нему несколько дней. Присмотрись, прочувствуй все хорошенько, если нужно, повозись с ним хорошенько, и если ты почувствуешь, что сможешь всецело заменить ему мать, то бери его или ее на воспитание. Если этого малыша полюбишь ты, то полюблю и я. Думается мне, что материально мы обеспечим его вполне. Я почему-то останавливаюсь на девочке. Шуренчик! Не поддавайся первому впечатлению, проверь себя хорошенько. А все же лучше, если будет наш… Целую крепко моего лучшего друга, мою любящую жену, вечно твой". "4.12.42 г. Моя любимая, мой друг, курносенькая жена! …Сегодня с самого утра весело в окно землянки светит солнце, и почти мирная обстановка. Но там, вдали, дерутся наши передовые отряды. И переливы звуков, ясно слышимые, дают повод думать об успехе боя. Если ты просмотришь газету "Правда", то после извещения о Сталинграде, вторым сообщением идет наш участок фронта. Мы все здесь преклоняемся от чистого сердца перед защитниками этого города". "4.02.43 г. Письмо № 80 Здравствуй, мой милый друг! В нашей землянке горят сразу две лампы: одна фабричная, другая изготовлена своими силами. Кругом тишина. Лишь по вершинам нашего леса шумит ветер. Фрицы после головомойки под Сталинградом (сегодня нам стало известно, что там уничтожен или взят в плен самый последний паршивенький фриценок) приутихли. По всей вероятности, их тупые головы начинают "освежаться". Ночь настолько темная, что в полшага ничего не видно, и в такую непроглядную тьму, и при тишине на фронте как-то даже не по себе. Все же мы как-то привыкли к фронтовой "музыке" и когда все затихает, кажется, что-то необычное происходит на нашем участке. Моя радость!! Много тревожных минут переживал каждый из нас после известий с других фронтов, и под впечатлением от этих чувств воскрешаются из глубоких тайников другие чувства – чувства нежные, чувства воспоминаний, и кажется все это так близко и так реально, что стук в дверь – и тебе кажется, что это не обычный посетитель, а кто-то родной. Шуренчик, как там дедуся? Уехал уже или еще нет? Мне и приятно, что он уедет в деревню, там ему будет лучше, и жаль его до боли в сердце. В семье есть за ним уход и присмотр, а там он будет один. Хорошо, если найдет заботливую семью, в которой он сможет получить все необходимое, а что если этого не случится и жить он будет бобылем? Хотелось бы мне, чтобы он до моего возвращения пожил сносно. Жаль, что всем вам на время нельзя выехать в деревню. А эта идея по сути неплохая. Целую, сжимая до боли в объятиях моего Шуренка". "15.02.43 г. Моя радость! Новый 1943 год начался неплохо. Радио приносит нам все новые сведения о наших победах. У нас также второй день идет "концерт", устроенный специально для фрицев и многие из них от "удовольствия" умерли. Успехи первого дня неплохие. Наши бойцы аплодировали неистово. Сегодня предполагается усиление "оркестра" басовыми трубами и эффект будет еще успешнее. Многие фрицы от избытка чувств поднимут руки вверх, а наиболее тупые в понимании музыки вряд ли соберут потом части своего грязного тела… …Мы иногда предаемся здесь всяким "детским" мечтаниям и в такие минуты кажется, что мысленно побывал дома, прижал к истосковавшейся груди любимого человечка. Легче становится. Бодрее держишь голову и хочется безудержно мчаться на запад, чтобы скорее вернуться на восток, в тишину и домашний уют. Хочется с головой окунуться в свою прежнюю работу и трудиться до изнеможения. Уже 9 лет назад я окончил институт. А я и сейчас еще студент, мне и теперь еще хочется и нужно учиться. А фронт в этом отношении дает поучительные примеры того, что конца познанию нет, нет того предела, когда ты мог бы сказать: "Ну, теперь точка. Все, что я должен знать по своей специальности, мне известно и могу передавать свой опыт молодому поколению". Вот видишь, я совсем уже хочу записаться в старички!!! Уже проскальзывает брюзжание старости. Ну не чепуху ли я говорю, Шуренчик? Знаешь, я только напускаю на себя седину, на самом деле ее нет. Мы еще так молоды, что нельзя представить себя стариками. Вот сегодня теплый, почти весенний день. Солнце сквозь тучи одним лучом улыбнулось, а во мне заговорила кровь сорванца и хочется петь, и плясать. Ну разве у старичков может появиться это? Теплота на них действует успокаивающе, их тянет ко сну. Факт остается фактом – мне еще далеко до старости! …Сейчас слегка подзакусили, и в это время пришла почта. Получил письмо от Марийки, второе от мамы и открытку от Бобы. Ну, скажу тебе, он совсем стал "ученым", пишет чудесно. Я так понимаю учиться он начал с осени 1942 года? А буквы у него уже выведены твердо, и не прыгают в разные стороны. Молодчина, что и говорить! Ах, Борис, вот удружил мне этой открыткой! Завтра же сажусь и пишу ему ответное письмо. Ах, молодчага!! Ах, парняга!! Марийка датировала свое письмо 1.01.43 г. Правда шло больше месяца, но все же приползло. Она мне по секрету (!) сообщила о тебе и о себе, что от моих "крошек" и следа не осталось. И здесь же хвастается, что вы стали очень изящны. Шуренчик, моя нежная! Твое "изящество" меня окончательно забеспокоило. Ну вдохни в себя бодрость, радость моя! По фотографии я даже заключил, что ты превзошла по тонкости свою "модель" 1934–1935 г. Вот это уже никуда не годится… …Шуренчик! Лупим мы изрядно немчуру, но черт его знает, сколько наплодилось этой гадости на нашей планете. У них и вид какой-то мерзкий. Ты может быть видела в газете "Правда" снимок немецкого "солдата" – один большой, другой маленький? Этот снимок сделали под Сталинградом. Напоминают эти "солдаты" мелких жуликов. Пленные на нашем фронте – копия этого снимка. Идет в ботиночках, в тоненькой шинельке, и черт знает, чем обвязанной головой. Посмотришь на них… Насколько это мерзкие на вид животные!.." "22.02.43 г. Письмо № 83 Мой друг, мой нежный друг Шуренчик! Где-то снова одно твое письмо ко мне застряло. Я получил письмо № 62 от 12.1.43 г. и письмо № 64 от 30.1.43 г. Стало быть № 63 нет. Шуренчик! Я тебе уже писал, что этот месяц у меня был очень и очень шалопутный. Часто отрывался от своей полевой почты и только успел тебе за новый 1943 год написать шесть писем. Я закрутился в вихрях командировок, разъездов и пешей ходьбы. Ты упрекаешь меня, что я путаю свой адрес. С номером полевой почты у нас получился конфуз и только несколько дней мы жили по № 450, а теперь вновь под своим старым № 1430. По этому поводу у нас здесь было много шума и почтовикам порядком "намылили" голову. Все это дошло до Москвы, и мы опять стали получать письма". "1.04.43 г. Письмо № 88 Мой друг, Шуренок! Сейчас стоим на станции (название зачеркнуто военной цензурой) – это именно та станция, где в домике начальника (зачеркнуто) имеется комнатка, но сейчас посетителей для осмотра не пускают. За время своего "путешествия" я прочел М. Горького "Избранные литературно-критические статьи. Как чудесно он описывает свои встречи с (зачеркнуто) писателями. Ты обязательно приобрети эту книгу и прочти. Статья о (зачеркнуто) на меня произвела сильное впечатление. Я не в силах удержаться, чтобы не переписать дословно абзац. Вот, читай, что пишет Горький. Это о (зачеркнуто)… Моя радость! Едем мы муторно долго. Больше стоим. Сейчас представители нашего вагона ушли в театр за билетами. Если удастся, то за полтора года войны я впервые буду в театре. Хочется посмотреть постановку в хорошем исполнении. По театру я истосковался…". "1943 г. …К моему приезду ты уже будешь маститым преподавателем (Александра Борисовна Ярош – инженер-гидролог, выпускница Томского университета. – Примеч. авт.), и придется мне проситься к тебе в ассистенты. Ты себе не представляешь, что, как многие, я уже забыл по своей основной специальности. Война стремительнейшим образом толкнула научную мысль к созидательной работе, и многое, что в мирное время считалось далекой перспективой, а для некоторых фантазией стало реальным и обыденным делом. Что теперь представляю я как специалист? Если половина того, чем был, – это очень хорошо. А о новинках я в течение более чем 2-х лет не имею ни малейшего понятия. В газетах специальные вопросы совершенно отсутствуют, а других источников не имею, да и заниматься ими некогда. Теперь мы бьем в одну цель, решаем одну задачу, задачу сложную, и в нее мы вкладываем все свои способности и знания. Мои коллеги теперь многому научились и многое приобрели. Маркелов вон куда шагнул! Его друг заслуженно вознагражден! Чего доброго, по возвращению многие не узнают старого Кузбасского "волка", который в свое время консультировал вершителей судеб Кузбасса". 1 января 1944 года Василий Моисеевич Ярош был награжден орденом Красной Звезды. 5 августа 1943 года он в составе своей дивизии освобождал Город воинской славы Орёл – город первого салюта. В честь освобождения города тогда прозвучало 12 залпов. "3.01.44 г. Письмо № 113 Шуренчик, моя любимая!!! Новый 1944 год начался для меня довольно приятно. Мне вручили правительственную награду – орден Красной Звезды. Приказ о награждении вышел еще 8 декабря, но знак вручен в торжественной обстановке встречи Нового года. В тесном кругу офицерского состава мы встретили многообещающий 1944-й. В эти минуты кануна и самого начала года, когда подняты и осушены бокалы за наступающий год, моим острейшим желанием было быть среди вас не только мыслями, а физически. В 12 часов ночи открыть дверь и лично поздравить вас, и сообщить: "Все. Теперь я дома". Я вижу тебя, ты видишь меня – наяву, а не во сне или на фото. Шуренчик, каждый из нас пережил за время войны колоссально много, и сейчас кажется, что не будет конца рассказам о жизни на войне. Но грянет победа, и многое исчезнет из памяти под звуки радости, которые наполнят сердце каждого. Мы будем вспоминать тяжелые дни нашей Родины, но еще больше – дни, когда ковали победу. Многие сядут за письменные столы, чтобы запечатлеть на бумаге все дни упорного труда и сражений, обеспечивших нам победу. История этой войны войдет в века. Выполнение миссии нашим народом будет изучаться всеми народами мира. Борьба, не имеющая аналога в истории, поднимет на величайший пьедестал наш народ. Народы СССР будут славить на всех языках мира, и тогда каждый, кто честно трудился на общее дело, сможет сказать себе: "Я тоже вложил все доступные человеку силы в победу". Это не последнее письмо, но больше Василий Моисеевич с женой Александрой Борисовной не встретились… Вместо почтальона однажды в дом пришел солдат. Он рассказал, что, будучи водителем в 380-й стрелковой дивизии, 8 июля 1944 года вез майора Василия Яроша в "газике" по служебным делам. Советские войска тогда продвигались к Минску, громя фашистов. Неожиданно на "газик" выскочил отряд немцев. Они обстреляли машину и тяжело ранили майора и водителя. Шанс убежать и спрятаться еще был. Но Василий Ярош сказал: "Я – коммунист и убегать не буду". Позже, благодаря своему энтузиазму, Тамара Владимировна нашла место захоронения своего дяди Василия Моисеевича Яроша, погибшего 8 июля 1944 года в деревне Мостищи Смолевичского района Минской области (Белоруссия). "Я сделала запрос в город Смолевичи наобум. Можно сказать, отправила запрос в никуда. А тут через какое-то время приходит ответ – письмо с местом захоронения и фотографии братской могилы и памятника", – поделилась Тамара Владимировна. Сегодня за могилой героев ухаживают школьники. В День Победы уже много лет здесь собираются горожане, возлагают цветы, отдают почести всем тем, кто остался на полях сражений и не вернулся с той страшной войны. «Прогресс Приморья», № 12 (575) от 22.05.2020 г. |
Опрос:
В каком состоянии, по-вашему, находится машиностроение Приморского края?
|
Регистрация
|
© 2009-2013 Общественно-политическое издание «Прогресс Приморья» Учредитель — Приморское региональное отделение Союза машиностроителей России. Разработка сайта — ЦРТ |