 |
 |
||||
 Форум
 ТВ программа
|
|||||
|
|
Герой Труда живет в Арсеньеве"Роман" с производством    В русском языке определение "герой" исключительно мужского рода. И значит, звучит весомо, солидно, гордо. Слово "героиня" за редким исключением ("мать-героиня") несет на себе налет легкой иронии, оттого и используется по большей части в женских романах и светской хронике. Наверное, еще и по этой причине звание Герой Труда, Герой России не имеет вариантов, герой — и все. Мария Александровна Кузнецова — исключение из правил. Поскольку она и герой, и… героиня. Герой Социалистического Труда, кавалер ордена Ленина и Трудового Красного Знамени, она еще и героиня настоящего романа, которым стала ее жизнь. Романа, вместившего в себя буквально все жанры — мелодраму, семейную сагу, детектив… Но главным, определяющим стал для нее "производственный роман". Ее непохожий на остальные "роман" с производством. Рожденные в Союзе…Слушать Марию Александровну — редкое удовольствие. Негромкая речь ее льется ровно, неторопливо, рассказывает она образно и очень выразительно. О голодном детстве, о трудном, но таком увлекательном периоде юности, о напряженной работе на заводе… И сами собой возникают картины прошлого, словно миражи, сотканные из воздуха чистенькой гостиной, они уплотняются и проплывают перед глазами онемевшего слушателя. И пусть не сразу, но постепенно приходит ясное понимание — не стать героем она не могла. Вся ее жизнь явилась тщательной подготовкой к тому, что, в принципе, и случилось. Впрочем, едва ли она сама готовила себя к чему-то важному. Более того, по ее собственному признанию, она всегда была как все. Ну, может, шла чуть впереди, работала более напряженно, делала больше, относилась ответственнее. Потому и стала ее жизнь отражением целой эпохи в истории большой страны, которой уже нет. Но нет лишь на политической карте мира. Она осталась в этих людях. И пока они живы, пока могут поведать о прошлом, славный период трудовых свершений не прошел. Этот "золотой век" прославили своим трудом именно они — знаменитые на всю страну и почти безымянные рабочие, отмеченные высокими правительственными наградами передовики и обычные люди, честно выполнявшие свое дело на своем рабочем месте. И всем им было не просто, поскольку эпоха оказалась сложной и неоднозначной — так и закалялись люди, выковывались их характеры, формировалось отношение к жизни. "Сама я из Калининской области, из села, — негромко и спокойно рассказывает Мария Александровна. — Сюда приехала после войны, в 47 году. И было мне тогда 17 лет". Но до Арсеньева была Москва, где она училась в ремесленном училище. А еще раньше — голодная военная деревня. И страшная нищета советских колхозов. В повествовании очевидца все выглядит более осязаемо, выпукло. И от этого — еще ужаснее. Остаться старшим ребенком в многодетной семье в 11 лет, многим ли это под силу… "Отца забрали на фронт сразу, в июле, уехали прямо с поля, — продолжает Мария Александровна. — А в колхозе ни лошадей, ни техники. Все копали лопатами, нельзя было горсть пшеницы в карман положить. Потому что наказывали, судили, сажали". Но не страх быть наказанными руководил большой семьей. Не брать чужого — это от матери, о которой Мария Александровна говорит с неизменным уважением: "Она была очень честная". Настолько, что даже соседки, не очень щепетильные в вопросах присвоения государственного добра, ее побаивались. И потому подкармливали вечно голодных ребятишек тайно, "чтобы мать не видела". "Соседка как-то говорит: давай поставим ведро молока к вам в огород, под яблоню. Я, мол, потом приду и вам наварю чугун киселя из картофельного крахмала, — вспоминает Мария Александровна. — Но смотри, чтобы мать не видела! И вот принесли молоко, наварила она нам киселя, и мы вместе с ее детьми (всего человек десять собралось) расселись вокруг — кисель есть. Но что там на десять-то голодных ребятишек?! Но хоть по ложке… Приходим домой, а мать из какой-то мякины намесила нам чего-то и нажарила. А мы не едим, сытые уже… Мать очень удивилась, но ей так и не сказали". Но голод — не все беды в военное лихолетье. Ведь тогда не было ничего — ни сытной еды, ни теплой одежды, ни даже дров. Чтобы как-то выжить, в холода пришлось кидать в печку буквально все. Так, спалив немногие дрова, стали разбирать и сжигать дворовые постройки. "Сначала сожгли сарай, потом веранду разобрали, крыльцо сожгли. Отец с войны весной пришел — удивился, что же случилось?!" А случилось то, что обычно в книгах про войну писать не принято. Много позже выяснилось, что председатель колхоза, пользуясь своим исключительным положением, делал нескромные предложения женщинам. И тем, кто отказывал… отказывал в помощи и он. И выживали самые честные сами, как могли… "…чтобы принести хотя бы хворосту, шли в лесок, он был недалеко. Мать сама нарубит хворосту, к нам привяжет вязанки, и мы идем домой по пояс в снегу. На нас какие-то старые полушубки, шали, сапоги кирзовые. Да и те не наши, у соседки взяли — в лес за дровами сходить". Правда, когда вернулся отец и другие фронтовики, справедливость была восстановлена. Каким образом? Да самым что ни на есть естественным. Рассказывает об этом Мария Александровна с легкой иронией, что так свойственна хорошим рассказчикам. А еще — очевидцам, умеющим разглядеть в любом событии ту "изюминку", что придает рассказу неповторимую прелесть и осязаемость. "По возвращении фронтовикам устроили большой праздник в школе — всего наварили, наготовили, самогонки нагнали. А мы, дети, все в окно смотрим (может, чего перепадет со стола). Как положено, председатель встает, провозглашает тост "за фронтовиков, за Победу". А один из вернувшихся говорит — а теперь расскажи, как ты наши семьи притеснял. И что тут началось! В общем, улетел тот председатель прямо в окно. И его тут же переизбрали". Именно вернувшийся с фронта отец, уберегая детей от голода и нищего прозябания в колхозе, тогда, в 45-м, решил отправить старшую дочь в город. Благо было к кому. И поехала пятнадцатилетняя Маша в старой латаной фуфайке в Москву. В люди… В людях…О том периоде Мария Александровна рассказывает с воодушевлением. Да и то сказать — Москва! Правда, не все было гладко. Достаточно сказать, что встреча со столицей в памяти запечатлелась… голодным обмороком. И потому свое первое угощение в семье, куда определили ее нянькой, она помнит и поныне — картошка-пюре со сливочным маслом и маленькая котлетка. А потом случилось то, что определило ее судьбу. Впрочем, таких "неслучайных случайностей" в ее жизни было и будет предостаточно. Но тогда… "Я поступила в ремесленное училище. И училась очень хорошо. Так что в первый год меня премировали путевкой в Крым. Подлечиться, восстановить силы, поскольку я была ну очень худая". И все было уже распланировано в ее жизни — окончание с отличием, путевка на легендарный ЗИЛ, место в общежитии… Но и тут вмешался случай! Вот только случай ли?! "Вызвали нас в ЦК комсомола, — вспоминает Мария Александровна. — А там заместитель директора по кадрам Арсеньевского завода ведет набор. Поскольку завод военный, значит, берут не каждого, проверяют тщательно. А наша группа оказалась достойной вся. Все и поехали, целый вагон". И через две недели пути их, совсем молодых и неопытных, но живых, веселых и горячих встречал холодный Арсеньев. Завод тогда и выглядел иначе, чем сегодня, и даже назывался иначе. Собственно, он никак не назывался, поскольку был оборонным, и значит, числился под определенным номером. Что, впрочем, не отменяло тех немногих льгот, которыми впоследствии будут славиться "почтовые ящики". Но для молодых (очень молодых, средний возраст 17 лет) работников это было несущественно. Если совсем точно, они об этом просто не знали. "Директор, тогда уже был Николай Иванович Сазыкин, сразу поставил нас на довольствие, — говорит Мария Александровна. — Выдали нам по 300 рублей на обустройство (для нас тогда это были очень большие деньги)! В общежитии уже заправленные постели — мы зашли, как в рай попали. А еще кормили нас в столовой почти месяц за счет завода. Мы-то этого не знали. Это уже потом посмотрели, что и 300 рублей не высчитали, и за питание не взяли. Так что после говорили, мол, вам специально не сообщили, что питание бесплатное. Чтобы много не ели…" О легендарном Сазыкине, с которым она проработала всю жизнь, Мария Александровна говорит с глубоким уважением. Наверное, еще и потому, что все годы работы считала его много старше, опытнее, мудрее. Признается, что когда приехали, Николай Иванович для них был "как отец родной". Более того, оказалось, что Сазыкин лично отслеживал все нюансы жизни, быта и производственных успехов молодых "москвичей", почти в полном составе оставшихся на Дальнем Востоке и ставших приморцами. "А директор, как оказалось, за нами внимательно следил, строго спрашивал с руководителей. Он поговорил с каждым начальником и попросил, чтобы они относились к нам как к своим детям. И это дало результат. С нашего выпуска очень много людей на заводе осталось, стали специалистами, ордена получили. Помню, в соседней комнате жили девочки — токари и фрезеровщики, работали в три смены. И все остались здесь". Любопытно, что казавшемуся "старым" семнадцатилетним девчонкам Сазыкину было в 1947 году всего-то… 35 лет. Молодой специалист, по нынешним меркам. Но прошедший фронт, не менее тяжелые испытания мирного времени Николай Иванович и выглядел, и чувствовал себя много более старшим и опытным. Во всяком случае, по сравнению с этими ничего не знающими и мало что умеющими парнями и девчатами. "У нас же к тому времени только теория была, а практику еще только предстояло пройти, — вспоминает Мария Александровна. — И вот целый год мы проходили практику. И платили по этой причине нам меньше, чем рабочим. Но мы эти деньги получали постоянно и уже планировали, что на них купить, что сшить, куда сходить. Детство научило нас жить практично". Ярким примером тогдашней "практичности", того, как "выкручивались" в те времена, может служить рассказ самой Марии Александровны о своем пальто. Кто-то, вероятно, сочтет его байкой, анекдотом, но тогда, в тяжелые и небогатые послевоенные годы, такая практичность была нормой. "Когда отец узнал, что я поеду в Приморье, он повел меня к портному. Был у нас в деревне инвалид, шил все! — с улыбкой вспоминает Мария Александровна. — Отец ему и говорит, мол, надо отправлять дочку на Дальний Восток, а там круглый год зима, солнца нет, ходить не в чем. И портной мне сшил пальто… из отцовской шинели. А воротник приладил такой красивый, рыжий. Оказалось, что собачий, но я никому не говорила, а потому все думали — это лиса. И когда я приехала сюда, нарядилась в это пальто, надела белые валенки и пришла на завод, так все бегали посмотреть на такую красоту! А пальто было очень хорошим — и сшито по мне, и очень крепкое (все же шинель). Носила я его очень долго. И все были уверены — воротник из лисы". Вот так тогда и жили. Небогато, но честно, весело и увлекательно. Так же и трудились — напряженно и настойчиво, добросовестно и умело. Просто не умели по-другому, не научились, предыдущая жизнь не располагала. А последующая уже не смогла их изменить. Поэтому и осталось то поколение неповторимым по своим моральным качествам, по взглядам, по мировоззрению. Работать не за страх, а за совесть — звучит как-то несовременно. Но так в то время и работали, и жили. А рецепт создания такого характера прост и очевиден для них — представителей "того" поколения… "Вот такой была жизнь, закалка с самого детства — не воруй и относись хорошо к людям. Потому что все зависит от человека, как ты будешь себя вести, так и к тебе будут относиться". И всей своей жизнью, своим трудом, своими достижениями она доказала справедливость этого утверждения. Она, Мария Александровна Кузнецова — последний герой уходящей эпохи. Последний Герой Социалистического Труда. «Прогресс Приморья», № 17 (228) от 25.04.2013 г. |
Опрос:
В каком состоянии, по-вашему, находится машиностроение Приморского края?
|
Регистрация
|
© 2009-2013 Общественно-политическое издание «Прогресс Приморья» Учредитель — Приморское региональное отделение Союза машиностроителей России. Разработка сайта — ЦРТ |